«Окно в Европу». Виктория Елисеева, Илья Винников(Германия) 14.10.09
Все началось с того, что в храм пришла мама Ильи, спросила мой телефон, адрес и рассказала, что Илья скоро приедет. А ведь я совсем забыл о них! Нескольких оставшихся от детского хора ребят, державших со мной «оборону» среди фантасмагории нашего существования в Покровском соборе в последние месяцы перед рукоположением. Я знал, что это «стояние на Фермопилах» обречено, и все же... «Остановись, мгновенье- ты прекрасно!»… Восьмилетний Антоша Горловский демонстративно возвращал розданные партитуры и пел все наизусть, Павел Тризна великолепным альтом канонаршил стихиры, Илья Шенгелая своим небесным дискантом пробивал все воздушные объемы собора, а «Илия Второй»- Винников выразительно солировал «Отче наш» Фрунза и другие церковные шедевры. После школы они еще умудрялись выдерживать конвейер венчаний и посещать две (по известному минимуму Чеснокова) спевки в неделю. С сияющей улыбкой и рюкзачком за спиной, десятиклассник Илюша Винников приходил минут за сорок до спевки. Я посылал его за дивными французскими булками в «Диалог» напротив. И мы с наслаждением чаевничали в полуподвале церковного дома. Я вспомнил эту череду неотвратимых расставаний. Тризны уезжали учиться в Киев. Горловского, перед отъездом в Израиль, мама привела уже «к Митрофанию». И Антоша с недоумением смотрел на новый черный «прикид» своего любимейшего Александра Владимировича. Винников готовился покорять МГУ. И все мы уходили как бы с одного корабля, где осталось их детство и мои слезы.
Когда Илья приехал, я вдруг почувствовал, что для проекта «Пушкинский день» настал шанс… Ну да, «в Европу прорубить окно». Ведь Илья с супругой приехали из Гейдельберга. Там он теперь работал в лаборатории после окончания МГУ. И Виктория была аспиранткой Петер-Корнелиус консерватории в Майнце. В общем, все их титулы вдохновили меня на организацию концерта в рамках проекта и решимость найти у благодетелей искомые три тысячи гривен для оплаты зала. Афиши сделали свое дело- был аншлаг. Благодаря приезду Ильи, я, вдобавок, познакомился с Натальей Переферкович, ставшей моим неизменным соратником в проекте. На «Ленина,25» все дышало знакомой «стариной». Зал с роскошной акустикой, отремонтированный Кондратевским. Узкий коридор на втором этаже- здесь налево была костюмерная. А дальше направо- роскошнейший кабинетик «Г.Д.»-Галины Дмитриевны. Она много курила и грозно напоминала мне о неизбежности отчетных концертов. Ах-ах… «Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!» Теперь порядок кончался на лестнице и коридор принял столь же печальный замызганный вид, какой имел до прихода сюда этой сказочной феерии под названием «ТДК»-«Торговый дом Кондратевских», где я получал четыре миллиона карбованцев за столь же феерическую должность «директора церковно-певческой школы мальчиков».
Переферкович выставила в концерте свою молодежь- для творческого «росту». Но все внимание было приковано к ним - Виктории и Илье. Рахманинов, Шопен, Шуман, Моцарт
-шедевры для рояля и для баритона сменяли один другой. Сцену украшали великолепные желтые хризантемы (прямо с землей), публика восторженно аплодировала. А я был счастлив, что все так великолепно получилось.
Да, я забыл скандал с «литературными паузами». Публика была рада слышать все волошинские шедевры –«Владимирская Богоматерь», «Северо-восток» и другие . Но когда я стал читать «Красную Пасху» и «Террор», в зале началась безмолвная истерика.
На первых строчках «Голода» меня стали «захлопывать» в разных концах зала. Пока, наконец, чей-то громкий мужской голос не произнес : «Пожалуйста! Не надо! Больше позитива!». И я понял, что сделал это зря. «Всё мгновенно, всё пройдет; что пройдет, то будет мило …» Но тогда, в зале, все на миг повисло в полной непредсказуемости.
К счастью, после меня был второй выход Ильи. И публика «забыла» и «простила» то испытание смыслом, которому я ее подверг своей неосторожностью.
Если же говорить о смысловых полюсах выступления Ильи, то на одном из них я бы поместил страстную стихию Мережковского:
О нет, молю, не уходи!
Вся боль – ничто перед разлукой.
Я слишком счастлив этой мукой,
Сильней прижми меня к груди,
Скажи: «Люблю». Пришел я вновь,
Больной, измученный и бледный.
Смотри, какой я слабый, бедный,
Как мне нужна твоя любовь…
А на другом полюсе - христианское всепрощение Гейне:
Я не сержусь,
и гнева в сердце нет.
Пусть я забыт тобой,
Но гнева нет.
Горит огнём
твоей красы алмаз,
но в сердце ночь,
в нём свет давно погас,
я это знал.
Я не сержусь,
и гнева в сердце нет.
Мне сон зловещий снился,
холодный мрак в твоей душе таился,
и видел змей в твоей груди больной,
и как несчастна ты, друг бедный мой!
Я не сержусь!
И тот, и другой стих стали для нас почти неразрывны соответственно с музыкой Рахманинова и Шумана. Но здесь уже старалась Виктория Елисеева. Плюс баритон Ильи с его удивительной пластичностью и драматизмом! Поверьте- это было незабываемо!
